Умер в год освобождения крестьян (1861). Ещё год спустя был арестован и подвергся долгому заключению и ссылке Чернышевский . Таким образом, эти два первых вождя крайних левых сошли с общественной сцены, и на первый план вышло новое поколение радикалов, занявшееся пропагандой материализма . Лозунгом дня стали естественные науки, и главным врагом оказалось не столько правительство, сколько старые идеалистические предрассудки – искусство и романтизм вообще. Происхождение человека от обезьяны стало первым постулатом новой веры, а препарирование лягушек – символическим ритуалом их религии.
Новые радикалы называли себя «мыслящими реалистами», но не возражали и против названия «нигилисты », данного им противниками. Возглавлял их Дмитрий Иванович Писарев (1840–1868). Он был дворянином по рождению, но весь пропитался новыми антиромантическими и материалистическими идеями. Как и Чернышевский, в жизни он был пуританином, хотя и проповедовал эмансипацию плоти. В 1862 г. Писарев оказался замешанным в дело о печатании прокламаций и был приговорен к четырехлетнему заключению в Петропавловской крепости. Там он и написал большую часть своих статей. После освобождения в 1866 г. он почти перестал писать, а через два года утонул во время купания.
Писарев бесспорно был блестяще одаренным человеком, хотя и многословным, как все русские журналисты, и свирепым, как все шестидесятники. Но ему были присущи подлинное остроумие и настоящая живость. Прирожденный полемист, он убивал противников наповал. Писарев был крайне суров и беспощаден в своем деле разрушения. В области литературной критики он отбрасывал всякое искусство, допуская тенденциозное лишь постольку, поскольку оно может быть немедленно использовано для обучения научной интеллигенции. Писарев написал знаменитое развенчание Пушкина, где старался показать полную ошибочность идеалистической интерпретации великого поэта, данной Белинским .
«Борец за свободную личность», Писарев отрицал творческую полноту личности, полноту ее духовной и даже душевной жизни, отрицал право на творчество в философии, в искусстве, в высшей духовной культуре. Он утверждал крайне суженное, обедненное сознание человека. Человек оказался обреченным исключительно на естественные науки, даже вместо романов предлагалось писать популярные статьи по естествознанию. Это означало обеднение личности и подавление ее свободы. Такова была обратная сторона русской борьбы за освобождение и за социальную правду. Результаты сказались на большевицкой революции , на совершенных ею гонениях на дух.
Д.И. Писарев, метаязыковой концепт «реалиста». Критика Д.И. Писарева была предельным развитием реальной критики и во многом зачеркивала ее (как будто по закону диалектического «отрицания»), выявляя невозможность дальнейшего прямого развития ее идей. Недаром Д.И. Писарев отвергал авторитет В.Г. Белинского.
Философскую базу критической системы Д.И. Писарева составила позитивистская философия О. Конта и материализм К. Бюхнера, Я. Молешотта - учений, согласно которым природа мира сплошь материальна, психология сводится к физиологии, и вообще человеческое знание укладывается в рамки естественнонаучного знания. Отличительными чертами метода Д.И. Писарева являются:
а) Предельный утилитаризм . Критик считает оправданным только то, что приносит практическую пользу (наука, технология, прогрессивная общественная идея). В свете этого убеждения Д.И. Писарев полностью подчиняет искусство целям социального прогресса. Как Н.Г. Чернышевский, и даже гораздо энергичнее он отрицает специфичность искусства как культурной и творческой сферы. Из утилитаризма вытекало требование экономии энергии в интеллектуальной и прочей деятельности, в том числе искусстве. Это идея, по которой из двух способов действия нужно выбирать более простой.
б) Эмпиризм. Д.И. Писарев признает в науке и любых публицистических суждениях только факт, но не абстрактное обобщение. Таким образом бескомпромиссный материализм и «реализма» распространяется на отношение к теоретическому знанию - заставляет принимать в расчет только конкретные явления жизни, чуждаясь любой теоретической абстракции.
в) Антиэстетизм. Это качество вытекает из предыдущих двух: эстетика абстрактна и не имеет утилитарного значения. Д.И. Писарев (задолго до формалистов) понимал, что художественный язык - это усложненный язык. Так как критик не признавал никакой специфики за искусством и не мог, как В.Г. Белинский, признать, что искусство имеет свои собственные средства, он должен был счесть усложненный язык нерациональным, неэкономным.
«Если бы В.Г. Белинский и Н.А. Добролюбов поговорили бы между собой с глаза на глаз, с полною откровенностью, то они разошлись бы между собою на очень многих пунктах. А если бы мы поговорили таким же образом с Н.А. Добролюбовым, то мы бы не сошлись бы с ним почти ни на одном пункте». («Реалисты»).
С этих позиций литература представляется критику только вместилищем идей, общественно полезной работой, участием в общем деле построения справедливого общества. Искусство, не имеющее силы пропаганды (музыка, скульптура, архитектура, лирическая поэзия) кажется Д.И. Писареву вообще ненужным. Обобщая, отметим, что для методологии Д.И. Писарева…
литература = публицистика
(с использованием вымышленных примеров)
поэтика = ритроика
образ = факт
(художественные образы рассматриваются как подлинные биографии).
В методе Д.И. Писарева содержалось причудливое противоречие. Он исходил из представлений, которые должны были бы исключать существование самого метода. Ведь если отказаться от теоретической абстракции, то придется отказаться и от теоретических предустановок (пресуппозиций) в отношении литературы. Но Д.И. Писарев смело решает этот парадокс, воплотив свои пресуппозиции в форме поэтического образа. В самом деле, ведь образ обладает силой факта, значит его нельзя назвать теоретической реальностью.
Здесь Д.И. Писарев выступил сам как литератор (может быть, бессознательно). Он сложил свои пресуппозиции в цельный образ энергичного, деятельного интеллектуала с материалистическим, прагматическим и общественно устремленным образом мыслей, назвал его «реалистом» и, поскольку его «реалист» был суммой его идеологический пресуппозиций, стал ожидать появления этого образа в литературе. Учитывая, что сам Д.И. Писарев считал литературу риторикой, комплексом приемов для пропаганды общественно полезных идей, разницы между ним как теоретическим создателем образа «реалиста» и писателями, воплощающими его на практике, действительно не оказывается никакой.
Здесь следует заметить, что Д.И. Писарев стал предтечей такой эстетической функции, как «программирование» образа положительного героя в советской литературной системе. Эту роль брала на себя официозная литературная критика. Руководствуясь генеральной идеей «плановости» и «управляемости» всех сфер жизни и в целом признавая аналогию между искусством и производством, советская литературная система выдвигала принцип «соцзаказа», на который должны ориентироваться писатели. Заказ формулировала официозная критика, и часто его главным пунктом был некий образ героя, уже заранее созданный теоретиками. Его требовалось ввести в художественную практику, воплотить в поэтической форме. Но задавался он не как «голая» идея, а как идея в комплексе с концептуальным «макетом» поэтического воплощения. То есть созвучно тому, как был сконструирован и функционировал теоретически «реалист» Д.И. Писарева.
Метаязык. «Реалист» стал у Д.И. Писарева инструментом анализа произведений и поэтому может быть назван метаязыковым образом. Наиболее полное воплощение своего предугаданного образа Д.И. Писарев нашел в фигурах Базарова и Рахметова. Часто критик основывал и негативные оценки на сравнении того или иного литературного героя с эталонной моделью «реалиста».
Метаязык Д.И. Писарева характеризуется и тем, что он переносит в критику пласт терминологии, заимствованной из естественной и общественной науки того времени (экономия, наслаждение, польза и т.п.)
Жанр и текст. Статьи Д.И. Писарева носят публицистический, часто памфлетный характер, сама его позиция в литературе значительно отличалась от позиции других критиков, его предшественников и современников. Новаторство Д.И. Писарева состоит в том, что он решился радикально изменить речевой образ критика в критическом тексте. И Н.Г. Чернышевский, и Н.А. Добролюбов выступали как ученые-публицисты, и этот авторитетный образ носителя речи казался, видимо, единственно возможным. Но Д.И. Писарев увидел условность этого образа (как сказали бы в ХХ веке, осознал его как прием) и справедливо рассудил, что речевой образ реалиста-разночинца должен быть радикально отличным от речевого образа критиков-интеллигентов предыдущего поколения. Он должен служить факту, а не подчиняться искусственной норме (этикету, стилистическому коду). Поэтому речевое, действенное отрицание норм (в том числе жанровых) стало принципиальным, эстетическим жестом в критике Д.И. Писарева. Своих сторонников часто именует мальчишками - и в курсиве этого слова звучит вызывающая цитатность и одобрительная ирония. Агрессивный, нелицеприятный, по-юношески дерзкий тон и стиль критики Д.И. Писарева - ее важнейшая поэтическая и риторическая черта. Стиль Д.И. Писарева стал в дальнейшем одним из универсальных, вечно присутствующих в критике стилистических начал.
В программной статье «Реалисты» (1864) главной мировоззренческой основой нового поколения названа вся «сила современного естествознания», при этом особенно подчеркивается значение наук, которые «занимаются изучением всех видимых явлений»: астрономии, физики, химии, физиологии, ботаники, зоологии, географии и геологии. Свое собственное мировоззрение Писарев определяет как «реализм» («реалистическая критика» или «мыслящий реализм»), основанный на «принципах естественных наук». Он выделяет особого рода скептицизм, названный «экономией мышления», который организует познавательный процесс на основе «расчета» и «пользы», развивает социально полезное научное знание и отсекает идеалистическую метафизику, представляющую собой «бесцельную роскошь».
Новое миросозерцание раскрывается во всей полноте в статье «Реалисты». Это миросозерцание - не что иное, как всестороннее развитие идей и психологии Базарова. Автор неоднократно ссылается на тургеневского героя, отождествляет его с понятием «реалист», противопоставляет «эстетикам» и даже Белинскому. Определение «строгого и последовательного реализма» как «экономии умственных сил» подтверждается раньше опровергнутым изречением Базарова на счет природы - мастерской. Отсюда идея полезности, идея того что нужно. А нужны прежде всего пища и одежды; все остальное, следовательно, «потребность вздорная». Все вздорные потребности можно объединить одним понятием: эстетика. «Куда ни кинь - везде на эстетику натыкаешься»; «эстетика, безотчетность, рутина, привычка - это все совершенно равносильные понятия».
Д. Писарев оговаривается, что «реалисты» понимают пользу не в том узком смысле, как думают их «антагонисты». Писарев допускает и поэтов, только с тем условием, чтобы они «ясно и ярко раскрыли пред нами те стороны человеческой жизни, которые нам необходимо знать для того, чтобы основательно размышлять и действовать». Но эта оговорка нисколько не спасает искусства и поэзии.
Писарев беспрестанно ставит дилемму: или «накормить голодных людей», или «наслаждаться чудесами искусства» - или популяризаторы естествознания, или «эксплуататоры человеческой наивности». Общество, которое имеет в своей среде голодных и бедных и вместе с тем развивает искусства, Писарев, по примеру Чернышевского, сравнивает с голодным дикарем, украшающим себя драгоценностями. Для настоящего времени, по крайней мере, творчество - «вздорная потребность».
Писарев в работах «Разрушение эстетики», «Пушкин и Белинский» (1864) рассуждает о вреде, который наносит изящное искусство молодому поколению, отрывая его от проблем реального мира и обращая к бесплодным фантазиям и иллюзиям. Пушкин, посвятивший себя изображению таких никчёмных людей, как Онегин, и противопоставляющий себя «трудовому» обществу (черни), представляет собой яркий пример писателя, не обременённого элементарным навыками здравомыслия, и поэтому должен быть исключён современной публикой из круга чтения.
Статьи о Пушкине - крайнее выражение писаревской критики. Они любопытны еще потому, что Писарев обнаружил здесь замечательную оригинальность, порвал со всеми авторитетами, даже с самым уважаемым из них - с Чернышевским. Вообще на Пушкина критик изощрял свои силы, сражаясь за честь реализма и своей последовательности. Но именно это сражение и доказало несостоятельность нового направления Писарева. Поэта оказалось возможным развенчать только путем явного недоразумения - путем смешения лично-нравственного вопроса с авторски-художественным. Самая горячая филиппика против Пушкина написана по поводу дуэли Онегина с Ленским. Слова поэта: «И вот общественное мненье! Пружина чести - наш кумир! И вот на чем вертится мир!» - Писарев понял так, как будто Пушкин в эту минуту идеализирует своего героя и признает законность предрассудка, ведущего к дуэли: «Пушкин оправдывает и поддерживает своим авторитетом робость, беспечность и неповоротливость индивидуальной мысли...».
Дмитрий Иванович Писарев (1840 - 1868) считал себя прямым продолжателем "реальной" критики Н.Г.Чернышевского и Н.А.Добролюбова. Правильно понять своеобразие литературно-критической позиции Писарева можно лишь с учетом ее значительных отличий не только от критики "эстетической", "органической" или "почвеннической", но и позиций Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Это отличие проявилось в равнодушии Писарева к такой теоретической предпосылке критики его предшественников, как диалектика. Немецкой классической философии Писарев противопоставляет методологию и выводы новейшего естествознания и современной исторической науки. Антропологизм, в целом послужил у Писарева (как и у Белинского, Чернышевского, Добролюбова) освободительным идеям и вере критика в конечную победу человеческой природы. Своеобразна и социально-политическая предпосылка писаревской критики: Писарев - революционный демократ в том смысле, что он отнюдь не исключает возможность и законность революционного преобразования русского общества в интересах всех "голодных и раздетых". Ему вполне ясен и факт эксплуатации народа господствующими сословиями; это отчетливо дано понять в памфлете "Пчелы" (1862), статьях "Очерки из истории труда" (1863), "Генрих Гейне" (1867), "Французский крестьянин в 1789 году" (1868) и др. Решающую роль в русском общественном движении Писарев отводит не массам, но мыслящим личностям - демократической интеллигенции, всем, кого критик, начиная со статьи "Базаров" (1862), назовет "реалистами". Задачи современной русской литературы: она должна быть подчинена также требованию прямой пользы и "экономии умственных сил", она вносит в общество естественнонаучные знания, способствуя правильному разумению человеком своей природы, а также формируя критическое мышление, она дает для последнего обильный материал из всех сфер общественной жизни. Наконец, она создает в своих произведениях образы "реалистов" с "реалистических" же авторских позиций. Писаревская трактовка задач литературной критики. В конкретном преломлении пропаганда критикой "реализма" у Писарева означала: 1.борьбу за базаровых-"реалистов" и против их клеветников; 2.показ несостоятельности людей, далеких от "реалистов"; 3.разоблачение чуждых "реалисту" ценностей и теорий; 4.разоблачение мнимых "реалистов"; 5.анализ материалов, способствующих умственному формированию людей "нового типа".
5. Спор между журналами
Спад революционной волны после 1861-1863 годов вызвал кризис реалистической критики. Наступило разочарование в рационалистических прогнозах, делавшихся на основе определенных представлений об историческом прогрессе и решающей роли народных масс в истории. Снижение уровня критики выразилось в оживлении разного рода субъективистских, волюнтаристских теорий, и даже в пересмотре «наследства».
Смерть Добролюбова, арест Чернышевского ослабили «Современник». В середине 60-х годов более активную роль в критике начало играть «Русское слово» во главе с Писаревым, Методологически эта критика уступала критике корифеев «Современника». Но и в самом «Современнике» теперь начали действовать менее даровитые критики и публицисты: М. А. Антонович, Г. З. Елисеев, Ю. Г. Жуковский. В «Русском слове», особенно после ареста Писарева, также выдвинулись новые, менее значительные фигуры: В. А. Зайцев, Н. В. Шелгунов, П. Н. Ткачев.
Критики обоих журналов считали себя по-прежнему верными последователями Чернышевского и Добролюбова, по-прежнему боролись со славянофилами и их газетой «День», с «почвенниками» Страховым, братьями Достоевскими, издававшими журналы «Время», «Эпоха», с либералами, сгруппировавшимися вокруг «Отечественных записок» Краевского и Дудышкина, и, разумеется, с реакционерами Аскоченским, издателем «Домашней беседы», Катковым и его сотрудниками в «Московских ведомостях» и «Русском вестнике».
Оба прогрессивных журнала во многом были близки друг другу. Недаром они одновременно приостанавливались властями в 1862 году, а в 1866 году были вовсе закрыты. Аресту подверглись Чернышевский, Писарев, Зайцев, позднее Шелгунов, Ткачев. Судьба их была до некоторой степени общей. Но наметился и очень обрадовавший врагов «раскол в нигилистах». Полемика между «Русским словом» и «Современником» была шумной, грубой, опускавшейся до мелочности и личных обид. Те принципиальные моменты, которые в ней были, одинаково относились к обоим журналам: в чем-то каждый из них отстаивал наследство, а в чем-то его ревизовал. Поводом к полемике послужила статья Щедрина в январском номере «Современника» за 1864 год из цикла «Наша общественная жизнь», в которой Щедрин в очень спокойной форме, но убедительно обвинил «Русское слово» в «понижении тона» критики, переоценке исторической роли интеллигенции, односторонних увлечениях популяризацией науки, естествознания, в забвении социально-общественных «жизненных трепетаний». Замечания Щедрина были совершенно своевременными. «Русское слово» действительно склонялось к либерализму, допускало вульгаризаторские концепции, особенно в статьях Зайцева («зайцевская хлыстовщина») и Писарева. Последний ответил статьей «Цветы невинного юмора». Антонович в статье «Современная эстетическая теория» в свою очередь намекнул на вредный, анархический характер «разрушения эстетики» Писаревым. Писарев еще раз отвечал в статье «Реалисты», справедливо обвиняя Антоновича в теоретическом отходе от Чернышевского. Сделал свои выпады и Зайцев в статьях «Перлы и адаманты русской журналистики» и «Глуповцы, попавшие в «Современник». Полемика затронула оценку отдельных писателей, произведений, героев произведений. Писарев выразил несогласие с Добролюбовым, якобы переоценивающим значение образа Катерины в «Грозе» Островского («Мотивы русской драмы»). Критики «Современника», в особенности Антонович, выступили с необоснованно уничтожающим разбором образа тургеневского Базарова, расхваленного Писаревым («Асмодей нашего времени»).
Большую бестактность допустил Зайцев в одной из рецензий, фактически оправдывавшей рабство негров в буржуазном мире. «Современнику» ничего не стоило камня на камне не оставить от такого рода «разухабистой» «нигилистической ерунды» Зайцева. Несомненно, в целом эта полемика еще больше ослабляла демократический лагерь. Щедрин вскоре вышел из полемики, не одобряя «грызню» Антоновича и Зайцева, тон их статей. Затем он вовсе ушел из редакции «Современника».
В полемику ввязывались, чтобы заодно свести счеты с тем и с другим демократическими журналами, реакционные публицисты. Не удержался и Достоевский. Он еще в 1861 году спорил с Добролюбовым по вопросу о целях искусства, а в 1864 году написал памфлет «Господин Щедрин, или раскол в нигилистах».
Спорившие журналы в итоге продемонстрировали, что они взаимно виноваты в понижении общего тона критики. Антонович был прав, упрекая Писарева в «уничтожении» эстетики, недооценке искусства, искажении мыслей Чернышевского. Но критики «Русского слова», в свою очередь, верно подметили, что сам Антонович также искажает Чернышевского, неверно толкует ею тезис о прекрасном, делает поблажку «чистому искусству». Писарев был неправ в оценке «Грозы», Антонович - в оценке «Отцов и детей». Писарев напрасно иронизировал над сатирой Щедрина, но зайцевское оправдание рабства было возмутительно. Вульгаризацию отдельных эстетических проблем одинаково допускали как Антонович, так и Зайцев. Писарев был сдержаннее по сравнению с Зайцевым, Щедрин - по сравнению с Антоновичем. Наиболее мудрым и трезвым из всех критиков в этой полемике был Щедрин. Только он сумел отстоять «наследство» в полной чистоте и развить его дальше.
6. Зайцев
Варфоломей Зайцев сотрудничал в «Русском слове» с весны 1863 по конец 1865 года. Вместе с Писаревым он прослыл как «разрушитель эстетики».
У Зайцева еще больше, чем у Писарева, намечался уклон интересов в сторону публицистики, естествознания, политэкономии. В эмиграции, начавшейся с 1869 года, он вовсе отошел от литературно-критической деятельности. Из статей, написанных в период сотрудничества в «Русском слове», наибольшую ценность представляют следующие: «Белинский и Добролюбов», «Стихотворения Н. Некрасова», «Эстетические отношения к действительности», «Сочинения Лермонтова», «Стихотворения К. Павловой», систематические обзоры под общим названием «Перлы и адаманты русской журналистики».
Очень близок Зайцев к Писареву в философских вопросах. Он без всякой критики принимал вульгарно-материалистические выводы Молешотта, пользовался этими выводами как откровениями, иронизировал над диалектикой и «законом причинности». Он торопился объявить, что Белинский по незнанию немецкого языка не успел окончательно испортить себя знакомством с гегелевской «философской гансвурстиадой» (клоунадой). Между тем известно, что Белинский как раз сумел обстоятельно познакомиться с гегелевской диалектикой, и в этом-то его великая заслуга перед русской критикой. Вульгарный материализм легко мирился у Зайцева с идеализмом в области понимания опыта. Зайцев высоко ценил А. Шопенгауэра за то, что его философия «положила конец всем метафизическим системам». Критик выдергивал отдельные положения из Шопенгауэра, стараясь доказать, что формула «мир как воля и представление» является формулой материалистической: ведь воля и представление есть продукты пяти чувств человека. Именно это доказывали излюбленные авторитеты Зайцева: Молешотт, Бюхнер, Фохт.
Антонович резко и основательно указал на ошибки Зайцева в статье «Последний философ-идеалист». Тот, как ни отбивался в своем полемическом ответе, все же должен был принять некоторые из упреков.
Зайцев, как и Антонович, написал статью в связи со вторым изданием диссертации Чернышевского в 1865 году. Статья проникнута глубокими симпатиями к Чернышевскому. Недаром Зайцев поместил также в герценовском «Колоколе» заметку о Чернышевском. Но свое собственное «разрушение эстетики» он хотел приписать автору диссертации. Признавая, что идеи диссертации ныне стали господствующими, Зайцев считает, что пора сделать последний логический вывод из посылки Чернышевского: «вне действительности нет истинно прекрасного». Если искусство не может дать того, что дает природа, то к чему же оно? «От добра добра не ищут». Это утверждение было равносильно отрицанию искусства. Искусство - только «болезненное явление», заслуживающее «полного и беспощадного отрицания». Оно нужно только для повторения картин действительности, их популяризации. Зайцев считал смешными уточнения Антоновича относительно разницы между копированием и воспроизведением жизни в искусстве. Искусство нужно было только для смягчения нравов варварских времен, а с развитием человечества его цена падает. Такая «защита» эстетики Чернышевского давала много поводов реакционерам «изничтожать» ее начисто.
И тем не менее Зайцев стоял за то сближение искусства с действительностью, за тот его демократический дух, к которым призывала диссертация Чернышевского. Зайцеву казалось, что он-то и является истинным защитником этих тезисов.
Критик «Русского слова» посвятил также специальную статью защите наследия Белинского и Добролюбова (1864). Теоретики «чистого искусства» начинали спекулировать на некоторых идеях Белинского, а Добролюбова обвинять в упадке критики.
Пересказывая идеи Белинского и Добролюбова, он искренне хотел доказать, что стоит ближе к ним, лучше продолжает их дело... На самом деле он приспосабливал Белинского и Добролюбова к своим вульгарным трактовкам эстетических проблем. Зайцев ошибочно доказывал, что Белинский никогда не выходил из пределов критики в область политических вопросов... Только будто бы в рецензии на «Выбранные места» и в «Письме к Н. В. Гоголю» Белинский вышел за пределы чистой критики. Зайцев верно противопоставлял взгляды Добролюбова на народ взглядам либералов. Но при этом Зайцева и «заносило»: оказывалось, по его мнению, что Добролюбов потому и велик, что не был литературным критиком, а, «будучи плохим или вовсе не будучи критиком, был сатириком, публицистом». У Добролюбова Зайцев находил некоторые черты непоследовательности, чрезмерной восторженности в ожидании революции. Зайцев хотел бы все это исправить. У Добролюбова, кроме того, были еще слишком «идеальные представления о народе», и они «заставляли его слишком много ждать от народа». Зайцев гордился тем, что он на все смотрит трезвее. На деле же Зайцев отходил от идей крестьянской революционности в сторону реформизма и просветительства.
В конкретных оценках писателей Зайцев меньше ошибался. Самым талантливым из поэтов для него был Некрасов. Статья Зайцева передает поистине исповедальную любовь молодых людей 60-х и затем 70-х годов к Некрасову, провозгласивших на могиле поэта, что он «выше» Пушкина. В ней верно решен вопрос о его народности.
Еще перед тем, излагая взгляды Белинского, Зайцев назвал Пушкина первым русским «национальным» поэтом и с характерной путаницей терминов добавлял, что его можно назвать также и «народным» поэтом. В смысловой разнице терминов «национальность» и «народность» Зайцев еще не разбирался. Он рассуждал так: «Народным поэтом я назвал бы Некрасова потому, что герой его песней один - русский крестьянин». Поэт не ограничивается объективным изображением страдания, но мыслит о народе и свои глубокие, просвещенные мысли передает в прекрасных, свободных стихах, в которые без натяжек укладывается народная речь и которые чужды поэтических метафор и аллегорий. Итак, различие между народностью и простонародностью проведено. Но незаметно для себя Зайцев провел различие и между «национальностью» и «народностью». Национальность необязательно связана с прямым выражением крестьянских дум, с изображением героя из крестьян. Некрасов - народный поэт именно в новом, прямом, по-щедрински «непосредственном», демократическом смысле слова: он изображает думы героев народа. Что же касается косвенно брошенных похвал Зайцева, будто в поэзии Некрасова нет «метафор и аллегорий», то перед нами очередная, характерная для него ошибка, которая снижает значение всех его оценок Некрасова.
Подобные же недостатки метода Зайцева-критика в подходе к художественной форме проявились и в статье о Лермонтове. Лермонтов «злоупотреблял» поэтическими тропами, а его произведения изобилуют иносказаниями, отвлеченностями.
7. Антонович
Антонович после смерти Добролюбова возглавил критический отдел «Современника» (1862-1866) и популяризировал идеи прежних его руководителей. В период начавшегося спада революционной волны важно было даже просто поддержать престиж демократической критики. Антонович был первым, кто в печати заговорил о Чернышевском и Добролюбове как о явлениях целого направления в русской критике, крупнейших мыслителях, отводя от них наветы врагов («Добросовестные мыслители и недобросовестные журналисты», 1865).
Антонович выступил против попыток подменить программу крестьянской революции программой культурнической пропаганды естественнонаучных знаний. Смело Антонович полемизировал со славянофилами («Суемудрие «Дня», 1865), с реакционными «почвенниками» («О почве», 1861; «Стрижам», 1864), с либеральными «Отечественными записками», антинигилистическими выпадами Писемского в романе «Взбаламученное море» («Современные романы», 1864), вульгарно-материалистическими извращениями философии и эстетики в «Русском слове» («Промахи», 1865). Либеральные упования относительно начавшейся «эпохи реформ» Антонович разоблачил в статье «Надежды и опасения», едко разобрав новый цензурный устав 1865 года.
Как критик и мыслитель Антонович стоял ниже своих учителей. Но в решение частных вопросов он вносил некоторые новые важные штрихи. Антонович более исторично смотрел на сатиру XVIII века, чем, например, Добролюбов. В подцензурной печати он восстановил такое важное звено истории литературы, как творчество Новикова и в особенности Радищева («История восемнадцатого столетия» Ф. К. Шлоссера, 1871). Антонович защищал переизданное в 1868 году с пропусками «Путешествие из Петербурга в Москву» от фальсификаций, указывал на Радищева как на выдающегося политического мыслителя и философа, идеи которого были важны до настоящего времени.
В одних вопросах Антонович проявил замечательное постоянство мнений, как например в отрицательном отношении к реакционным взглядам «почвенника» Достоевского, а в других обнаружил столь же примечательную способность эволюционировать, как, например, в оценке Некрасова. В критической деятельности Антоновича наиболее ценными были три темы: защита и пропаганда эстетики Чернышевского («Современная эстетическая теория», 1865), критический разбор «Отцов и детей» Тургенева («Асмодей нашего времени», 1862) и полемика по многим вопросам с «Русским словом», в частности с Писаревым («Промахи», 1865). Самой нашумевшей статьей Антоновича была «Асмодей нашего времени» с критическим разбором «Отцов и детей» Тургенева (1862). Ее заглавие повторяло заглавие бездарного романа реакционного критика В. И. Аскоченского (1858), направленного против современного молодого поколения. Ошибочно усматривая некоторую связь между общим тоном и образами двух романов, Антонович отождествлял Тургенева с Аскоченским. Статья получилась бесцеремонно грубой, объявлявшей «Отцов и детей» клеветой на современное демократическое движение, а отношение Тургенева к Базарову враждебным. Антонович считал роман Тургенева вовсе не художественным произведением, а дидактическим трактатом, состоящим из разговоров героев, в которых «отцам» заранее отдается полное преимущество перед «детьми». Базаров якобы весь соткан из противоречий, он все отрицает сплеча, не отличается ни умом, ни тактом, ни любовью к людям. Он выглядит каким-то бесом зла - сущим Асмодеем.
Так об «Отцах и детях» судил не только экстремичный Антонович. Его статья до некоторой степени выражала общее мнение редакции «Современника» и окончательно оформляла разрыв демократов с либералами. Осуждал этот роман и сотрудник «Современника» Г. З. Елисеев. Солидарно с Антоновичем выступила также сатирическая «Искра».
8.Салтыков-Щедрин
В его статьях можно выделить основные тематические узлы: обсуждение сущности реализма в сопоставлении с чуждыми ему художественными методами; обсуждение тезиса о тенденциозности искусства, т. е. его «приговоров над действительностью» в новых пореформенных условиях; проблемы народности литературы в ее демократически-крестьянском содержании; перспектив развития героя времени как «нового человека» после того уровня, который был показан Тургеневым и Чернышевским; осмысление новых «форм жизни» и новых «форм» романа и, наконец, наблюдения над поэтикой сатиры вообще и своей в частности, над вынужденными и невынужденными чертами «эзопова» стиля.
Щедрин продолжал борьбу против «чистого искусства», «мотыльковой» поэзии К. Павловой, «эмбрионической», т. е. построенной на недомолвках, импрессионистических мотивах, поэзии Фета. Он беспощадно высмеивал реакционно-антинигилистические романы «Марево» В. П. Клюшникова, «Взбаламученное море» Писемского, «Некуда» Лескова, попытки Гончарова «по-уличному» карикатурно истолковать стремления передовых людей в романе «Обрыв» и особенно в романе Д. Л. Мордовцева «Новые русские люди». Щедрин преследовал либерально-обличительных сатириков и нравоописателей (А. Иволгин, М. В. Авдеев), сентиментальных хвалителей царской «свободы» (Ап. Майков), мещанско-порнографический натурализм (В. П. Авенариус, П. Д.Боборыкин).
Осторожно, с большой чуткостью, иногда тут же дружески подправляя их стиль, он хвалил за искренность и благородные стремления А. Н. Плещеева, Я. П. Полонского, Д. Д. Минаева, даже Н. А. Лейкина, С. В. Максимова, А. К. Михайлова и др. Особо выделял Щедрин поиски положительных героев в произведениях Ф. М. Решетникова, И. В. Омулевского.
Старыми противниками для Щедрина оставались «почвенники» - Страхов, братья Достоевские. Новые противники реализма обозначились среди «пенкоснимателей» из либерального «Вестника Европы», в частности А. С. Суворин, обрушившийся на «Историю одного города» с обвинениями в антиреализме.
Опираясь на небывалый расцвет активного демократического искусства 60-70-х годов, Щедрин пересматривал тезис «реальной критики» об отставании литературы от общества, о малой «степени участия народности» в жизни литературы. Заслуга Щедрина в том, что он вернулся к специальной отработке уже выдвинутого в русской критике эстетического понятия и термина «реализм» и вокруг него сосредоточил все методологические размышления о прекрасном в жизни и в искусстве, о тенденциозности искусства, его образной специфике. Реализм в широком, точном понятийном и терминологическом смысле был Щедриным резко противопоставлен натурализму. То, что было отработано в понятиях, но не воплощено в терминах у Белинского, то, что началось воплощаться Анненковым в терминах, но не было доведено до конца в понятиях, Щедрин раскрыл и в понятиях, и в терминах. Именно от Щедрина берет начало сегодняшнее истолкование реализма и натурализма. Практика русского реализма позволяла Щедрину смело и широко решать эти вопросы. В статье Щедрина о романе Решетникова «Где лучше?» содержатся очень важные мысли критика о единстве народной и общечеловеческой точки зрения. Проблеме общечеловеческого критик уделяет большое внимание в ряде своих статей. Подобно Чернышевскому и Добролюбову, Щедрин нигде не противопоставляет общечеловеческое народному, а всегда рассматривает эти понятия в неразрывном единстве. Само же содержание понятия общечеловеческого он исследует в плане развития прогрессивных идеалов передовых общественных слоев, имея в виду постоянное совершенствование и обогащение этих идей. Так, в известной цитате, где речь идет об отношении «управы благочиния» к общечеловеческим идеалам Пушкина. Щедрин имеет здесь в виду идеалы дворянской революционности. А самая постановка, им вопроса о свободолюбивых идеалах Пушкина свидетельствует о том, сколь бесконечно далек был Щедрин от типичной для критиков артистической школы трактовки Пушкина как художника чистого искусства. Ясно, насколько чужда ему была односторонность и бедность концепции критиков вроде Дружинина и его школы.
Дмитрий Иванович Писарев (1840–1868) являлся ведущим сотрудником журнала «Русское слово».
До этого он работал в журнале «Рассвет», в котором выступал в качестве «вежливого толкователя» литературных явлений и писал, по собственному выражению, преимущественно «для взрослых девиц». Перейдя в новое издание, он избрал для себя стиль насмешливого циника, озвучивающего нарочито прямолинейные суждения и относящегося скептически даже к наиболее авторитетным мыслям.
Писарев и «фактор полезности» в литературе
Критик полагал, что преодоление всех аксиом восприятия является первоочередной необходимостью для любого мыслителя-реалиста того времени. При этом главным критерием переоценки всех идеологических установок должен являться фактор эмпирической, физиологической или естественнонаучной полезности.
Критика умеренных взглядов
В среде молодых читателей Писарев, в первую очередь, ценился за ту прагматичную логику, с которой подвергал насмешкам представителей славянофильства
(«Русский Дон Кихот» (1862)), журнал «Русское слово с его публицистами («Московские мыслители» (1862))
да и вообще всю русскую философскую мысль за её иллюзорность и умозрительность (критическая статья автора «Схоластика XIX века» (1861)).
Главной иллюзией, по мнению критика, была умеренность взглядов. Проявляя должное уважение к и , критик, вместе с тем, расходился во взглядах и с ними. Он не верил в осознанную активность любого из эксплуатируемых слоев общества и в вопросах общественного прогресса делал ставку на образованную молодёжь. Кроме того, Писарев был категорически не согласен с Добролюбовым в его критике «Обломова», созданного Гончаровым («Писемский, Тургенев, Гончаров» (1861)) и «Грозы» («Мотивы русской драмы» (1864)).
Вам понравилось? Не скрывайте от мира свою радость - поделитесьрусский публицист и литературный критик, революционный демократ
Дмитрий Писарев
Краткая биография
Дми́трий Ива́нович Пи́сарев (14 октября 1840, село Знаменское, Орловская губерния - 16 июля 1868, Дуббельн, Лифляндская губерния) - русский публицист и литературный критик, переводчик, революционер-демократ. По праву считается «третьим», после Чернышевского и Добролюбова, великим русским критиком-шестидесятником. Плеханов называл его «одним из самых выдающихся представителей шестидесятых годов».
Окончил 3-ю Санкт-Петербургскую гимназию (1856) и историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (1861). За выпускное сочинение о позднеантичном мистике Аполлонии Тианском был удостоен серебряной медали.
В 1859 году вёл библиографический отдел в журнале «Рассвет» под редакцией В. А. Кремпина. В 1861-1866 был ведущим критиком и идейным руководителем журнала «Русское слово». За нелегальную статью-прокламацию «О брошюре Шедо-Ферроти», содержавшую призыв к свержению самодержавия («Низвержение благополучно царствующей династии Романовых и изменение политического и общественного строя составляет единственную цель и надежду всех честных граждан России»), с июля 1862 по ноябрь 1866 отбывал заключение в Петропавловской крепости. С августа 1863 года ему было разрешено продолжить литературные занятия.
В 1867-1868 годах сотрудничал с журналом «Дело» и «Отечественными записками». В статьях о художественной литературе в развитие «реальной критики» Н. А. Добролюбова трактовал художественные образы как объективное изображение социальных типов (статья «Базаров» о романе И. С. Тургенева «Отцы и дети», 1862; «Борьба за жизнь» о романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», 1867, и другие). Вёл борьбу с эстетством и эстетикой (статьи «Реалисты», 1864; «Пушкин и Белинский », «Разрушение эстетики», «Посмотрим!», 1865) как врагами «разумного прогресса», но впоследствии преодолевал нигилистическое отношение к «эстетике».
Отрицал значение творчества Пушкина: Пушкин , Лермонтов и Гоголь были для Писарева пройденной ступенью.
Перевёл на русский язык 11-ю песнь «Мессиады» Ф. Г. Клопштока, поэму Генриха Гейне «Атта Тролль».
О влиянии статей Писарева, самого их задорного тона, щедро рассыпанных в них афоризмов, убийственных сравнений свидетельствовали в своих письмах и мемуарах многие писатели, журналисты, учёные; известно, по свидетельству Н. К. Крупской, что В. И. Ленин очень любил Писарева и взял с собой в ссылку в Шушенское его портрет.
Летом 1868 года Писарев с троюродной сестрой Марией Вилинской, новым объектом своей страсти, и её сыном отправился к Рижскому заливу на морские купания и 4 (16) июля 1868 года утонул в Дуббельне (Дубулты). Похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища в Санкт-Петербурге.
Адреса
Надгробие Д. И. Писарева на Литераторских мостках
в Санкт-Петербурге
- 1867 - доходный дом - Невский проспект, 98;
- 1867 - лето 1868 года - дом И. Ф. Лопатина - Невский проспект, 68.
в Москве
- 1867 - Доходный дом Торлецкого - Захарьина (улица Кузнецкий Мост, 20/6/9).
Собрания сочинений Д. И. Писарева (основные издания)
- Собрание сочинений в 6-ти т. - Изд. Ф. Павленкова, 1897.
- Избранные сочинения в 2-х т. - М.: Гос. изд-во худож. литературы, 1934.
- Сочинения в 4-х т. - Гос. изд-во худож. литературы, 1955.
- Литературная критика. В 3-х т. - М.: Художественная литература, 1981.
- Полное собрание сочинений и писем в 12 т. - М.: Наука, 2000-2013.
- Собрание сочинений
Loading...